Хочется уйти, скрыться, убежать. Оказывается, я писала здесь о многом. Оказывается, три года назад все же была - я. Грустно. Грустно, и почему-то вспоминается Маяковский, и всплывают в памяти - ах, эти тучи в голубом напоминают море... Я не могу так больше, кажется. Так искренне. И все же - могу.
Я помню. Помню. Помню...
Запахи.
Май.
Оказывается, я писала здесь, как я впервые...
Оказывается, я написала, как мне понравился Призрак Оперы - так странно.
А в июне уже... Но, впрочем, неважно сейчас.
А на улице - туман. Горят фонари, и их рыжий свет расплывается облаками в дрожащих каплях воды.
Я не могу больше создавать, не описывая мир вокруг меня. Я научилась видеть, и это заменило мне все. Впрочем, нет; прежде я ослепла. Но какое это имеет значение?
Темно-синяя грусть в зелени деревьев расцветает в небесах и опускается на мир, а вместе с этим капает с невидимых звезд холодная и влажная ночь. В растаявшей тишине слышится тихий стук шагов. Темные призрачные тени, резкие, почти черные - остаются в отблесках каменных стен. Их слегка колеблет ветер, и, словно поддаваясь этому меланхоличному движению сумерек, они вздрагивают на мгновение и снова сиротливо замирают; причудливо изгибаясь, просачиваются в трещины у дороги и стекают в водосток, где медными трубами покоятся призраки мертвых столетий. Там, в недрах земли, застыла густая мутная влага, покрывшая зеленой плесенью переплетения пустынных ходов. Приближающиеся шаги раздаются гулким эхом в сводах подземелья, срываясь редкими каплями в медленно текущие воды этого лишенного света подземного океана.
Господи, выбраться, выбраться на волю... Прими это, как испытание, данное тебе. Вместе мы вознесемся к свету.
Ты же помнишь. Это - лишь начало пути...